За что? - Страница 31

Он целует меня крепко-крепко и идет со мною к нашей скамейке.

С тетей Лизой они здороваются холодно, едва пожимая руку друг другу. Меня мучит вопрос: что с ними случилось? Почему они поссорились? Что такое произошло между ними?

Час приема промчался, как сон. Звонок дребезжит в коридоре… Посетители спешно прощаются и уходят. Я бегу вприпрыжку за папой до самых коридорных дверей.

— Что за ужасная манера! Скачет, как коза!.. — шипит Колибри, успевшая проститься с своим братом-кадетом и спешно прошмыгнувшая мимо нас.

«Солнышко» не слышит ее воркотни, но я слышу и бросаю нее сердитый взгляд.

Впрочем, я и не думаю сегодня злиться на Дорину. Радость, сообщенная тетей, так велика, что она охватила всю меня с головою.

Как в тумане целую я «солнышко», тетю и Катишь и тороплюсь в класс. Сегодня четверг и ровно в два часа начнутся опять уроки.

Едва я появляюсь в классе, как меня поражает шум и суматоха, господствующая в нем. Стрекоза сидит на кафедре, машет линейкой и кричит:

— Это свинство! Это безобразие! Гадость! Он не смеет делать этого! Ходячая аптека, карболка противная

— Горчичник французский! Мятная эссенция! Касторовое масло! — раздается голос Мендельши, и в одну минуту она уже стоит рядом на кафедре со Стрекозой.

— Травить его! Травить за это! — то там, то здесь слышались раздраженные голоса.

— Травить Миддерлиха! Бенефис ему хороший закатить, бенефис с подношением!

— Да, да, бенефис! Бенефис, непременно!

— Что такое? Что случилось? — спросила я, поймав за рукав пробегавшую мимо меня высокую темноглазую Клеонову.

Со дня моего поступления в институт прошла неделя. За эту неделю девочки успели привыкнуть ко мне, и только разве одна Дорина и ее приверженцы, в роде Додошки, Мендель, Беклешовой, Лодыгиной, которых ловкая, хитрая девочка сумела подчинить себе, относились ко мне с предубеждением. Я уже перестала быть для остальных «новостью» и моя особа не представляла такого интереса, как было раньше. Да и потом у новенькой, которую так хотели «затравить», оказался бойкий язычок и уменье отпарировать удары, и поэтому дальнейшие нападки на нее показались не безопасными для девочек.

— Видишь ли, Вороненок, — объяснила мне веселая, жизнерадостная хохотушка Стрекоза, — учитель географии Миддерлих не придет от 3-х до 4-х в свой час, а явится в первый пустой час, в который нам Марионилочка читать хотела, «Ледяной дом». У него, видишь ли, с инспектором дело какое-то выискалось и он другого времени не нашел!.. Ужасная дрянь этот Миддерлих. Да пусть не радуется: мы ему такой сегодня подкатим «бенефис»…

— Что? — не поняла я выражения.

— А вот увидишь! Ты еще не знаешь, что такое «бенефис». Но ты сама, собственными глазами увидишь… Скандал выйдет большой… «Шестерки» нас выучили… Они своему Тормеру такой же «подкатили».

Догадываясь, что учителю географии предполагается устроить какую-то гадость, а не могла удержаться, чтобы не спросить:

— В чем же виноват Миддерлих и почему Марионилочка не может читать от 3-х до 4-х? Не все ли равно?

— Ах, ты ничего не понимаешь, Воронская… От трех до четырех m-lle должна к maman идти с дневным отчетом и ей не до того будет. Так у нас и пропадет сегодня ее чтение. И все из-за нашего Навуходоносора, т. е. Миддерлиха! И потом, вообще надо же его посадить на место… Несправедливый он, изверг, злющий!.. На что Лимоша Зернская — первая ученица, и ее не пощадил в последний раз: шестерку поставил… а за что? За то, что про Карпаты забыла. Очень нужно помнить Карпаты! Сам он Карпаты — Навуходоносор противный!.. Вот увидишь, что за славную штучку мы с ним выкинем!..

Она еще хотела сказать что-то, но в эту минуту дверь класса широко распахнулась и сам «Навуходоносор» появился на пороге, а вместе с ним появился острый и противный запах карболки, неразлучный с особою нашего учителя географии. У него, как я уже успела узнать, болели ноги и он лечил их какою-то мазью с запахом карболки.

Это был полный высокий человек, коротко обстриженный под гребенку, с сизым носом, испещренным синими жилками и прозванным в институте за это «Великой системой рек и озер».

Прежде чем географ вошел на кафедру, он своими маленькими мышиными глазками оглядел испытующе весь класс.

— Что у нас задано на сегодня? — обратился он к дежурной, Лидин Лорановой.

Та ответила.

— Г-жа Мендель! Неугодно ли вам перечислить какие реки протекают на севере России, — произнес скрипящий, неприятный голос географа.

Оля Мендель бойко вскочила со своего места и подошла к доске с натянутой на ней картой, находившейся как раз против стула учителя, на котором Навуходоносор уселся со всеми предосторожностями.

— Обь, Енисей, Лена, Амур… — начала девочка, смело водя по карте линейкой и вдруг остановилась сразу. — Нет, я не могу, — прошептала она, быстро. выхватив платок из кармана и прикладывая его к губам, — я не могу больше… Меня тошнить… Здесь ужасно пахнет карболкой… Точно в больнице…

И шалунья с гримасой из-под кончика платка скосила глаза на географа.

Учитель сначала побледнел, потом покраснел и притом так сильно, что его лиловый нос принял разом фиолетовый оттенок.

— Садитесь, пожалуйста, — произнес он, отпуская на место Мендель и не зная что еще сказать от смущения. Очевидно, он разом понял злую выходку.

Мендель, фыркая и давясь в платок, проскользнула к своей парте.

Через минуту на ее месте у кафедры стояла Стрекоза, вызванная за нею немного пришедшим в себя учителем. Она только что успела выйти на середину класса, как внезапно замахала рукой и закричала: